- Платье не порвите.
Мы сняли с неё всё. Подстелили ей её же платье и принялись за пиршество. Нас было шестеро, потом Серёга Грицай примчался - и каждому достался кусок нагой плоти. Нет, вы не подумайте плохого, или совсем плохого - мы не насиловали эту девушку. Кстати, для пятнадцатилетней она была неплохо сложена. Нашими инструментами были руки и губы - мы тискали её, целовали, ставили засосы. Не знаю, как насчёт морального аспекта процесса, но физический ей пришёлся по душе - заверяю, как участник. Мне досталась её прелестная головка и шея. Я приник к последней как вампир, а потом поцеловал Светку в губы. Светкой её звали – забыл представить. А она ответила на поцелуй, и стали мы с ней целоваться. Что там творили другие насильники – их дело. И грудям, и бёдрам Светкиным досталось, и животу тоже. Сашка Астахов ноги девушке раздвинул и уткнулся носом в лобковую растительность. Потом уверял, что более восхитительного запаха отродясь не нюхивал. Рассказывал, а мы не смеялись.
На следующий день встретил Свету на улице, и она сама подошла ко мне с просьбой – не соглашусь ли сопроводить её в лес. Её бабуля хворая просила ягод шиповника для поправки здоровья. Бабушку я пожалел и пошёл со Светой в лес. Ягод набрали, а потом сидели на полянке, и она плела венок из цветов. Света положила голову на мои колени и сказала:
- Хорошо как. Смотри, облака плывут по небу и не падают – будто невесомые.
И я принялся объяснять, почему это происходит.
На обратном пути Светка сказала:
- Вы, мальчишки, только толпой смелые.
Я понял, о чём она, но не было никакого желания тискать её или целовать – не увлекала. Она ещё несколько раз приходила к нам на улицу и уже не на руках возбуждённых пацанов, а своими прелестными ножками топала за околицу. Я в этих оргиях больше не участвовал - уж больно они смахивали на собачьи свадьбы. Потом Грицай запретил Светку тискать и стал гулять с ней. Нет, Серёга не был уличным авторитетом, но если у девушки был парень, её не трогали. Таков неписаный закон. 
Короче, я решил завести себе девушку, но совсем не для того, чтобы лазить к ней под юбку или за пазуху. Девушка мне нужна, чтобы из меня, половинки, получилось рядом с ней нечто целое, гармоничное, способное к дальнейшему совершенствованию.
Наверное, заумно загнул? Но именно что-то такое в голове и проносилось.
Впрочем, прежде чем рассказать, как это у меня получилось, давайте ещё отвлечёмся на один эпизод. Их не так уж и много было - этих фактов моего полового воспитания. По пальцам можно перечесть. Так вот….
У соседа нашего латыша дяди Саши Вильтриса родня нашлась, и ему разрешили вернуться на историческую родину. Он уехал, жена его гражданская Аграфёна Яковлевна осталась. Скучно ей одной жилось: дети выросли, из гнезда родительского выпорхнули - стала она жиличек принимать. В основном молоденьких медичек. С одной я вечера три просидел на лавке под клёном до рассвета - она была старше, и ей хотелось замуж. Потом появилась Валя - вцепилась в меня намертво. Я только вечер с ней посидел, а потом отбиться не мог – характер не позволял: не могу слабый пол обижать.
- Не любишь ты меня совсем, - она со вздохом заявляет. – А захотела б, собачкой бегал.
- Это как, приворотом что ль?
Кивает.
Меня любопытство разбирает. Ну, ни капельки девушка не нравится – как же можно заставить полюбить?
- Ну, приворожи, приворожи, - прошу.
- Ладно. Только не жалей потом.
Как-то вечером подходит – а ходила она смело, и никто её не трогал, считая моей – предлагает:
- Поцелуй меня.

- Здравствуй, - сказал.
- Привет, - ответила она и отвернулась.
Потом села с Шуриком за одну парту, и я понял, что потерял её.
Классика жанра учит - за любовь надо бороться. Я терпел две перемены, а на третьей взял Шумака двумя пальцами за отворот пиджака:
- Пойдем, поговорим.
- Пойдём.
Не скажу, что он ни грамма не боялся - тоска в глазах выдавала его смятение, но он держался.
- Что у тебя с Ниной? – спрашиваю.
Он был выше и крупней меня. Начни с ним поединок, я не смог бы предсказать его исход. Но я был местным, и у меня был статус. Мне не обязательно махать кулаками, чтобы испортить ему жизнь – достаточно шепнуть пару слов увельским хулиганам, и они с большим для себя удовольствием лишили бы парня не только карманных денег, но и тех припасов, привезённых им из дома для недельного существования. Они могли его так прижать, что поставили бы под сомнение честолюбивые мечты получить аттестат о среднем образовании. Он это знал и, изо всех сил сохраняя твёрдость духа, смотрел в мои глаза.
- Тебе-то что?
- Да так, ничего, счастья пожелать хотел. 
Всё, борьбу за Нину я проиграл. Смотрел на неё на уроках и томился вдруг нахлынувшими чувствами - оказывается, я её очень сильно люблю. Так люблю, что сама жизнь без неё стала не в радость. Весь сентябрь я страдал. Потом….
Потом пришло новое увлечение. 
О наших суровых нравах в классе я уже рассказывал. Девушкам не иметь своего парня было ни только не престижно, но и опасно - бесхозных тискали каждый день, тискали все, кому не лень. И девчонки, кому противны были похотливые руки и сопливые губы, пускались на всякие ухищрения, чтобы их избежать. 
На самой первой школьной линейке ещё в девятом классе ко мне подошла высокая девушка в очках.
- Ты - Толя Агарков? Я буду учиться в вашем классе, и сидеть с тобой за одной партой.
Девушку звали Валя. Она была отличницей. Причём этот статус давался ей ценой невероятных усилий. У нас имелась своя отличница – Надя, но у этой хоть какие-то проблески способностей присутствовали. Валя была стопроцентной зубрилкой. Каждая минута пребывания в школе посвящена была одной цели – получить пятёрку по предмету. Она пожелала сидеть со мной, так как наслышана была о моих математических дарованиях. Она ненавидела перемены – когда класс покидал преподаватель, и вступали в силу суровые законы школьной действительности. Валя засыпала меня вопросами, и пока я трудился над их ответами, она пристраивала голову на моё плечо, или руку на мою спину, или тёрлась бедром о мою коленку. Другими словами – демонстрировала всем какую-то существующую между нами близость. Но какая близость - друзья мои! – она на голову выше меня.
Светка, которая наша, а не пришлая, подходила на переменах и пристраивала мне на плечо свой роскошный бюст. Они даже поспорили с Валей за место рядом, и та великодушно уступила меня, но только на химию - Света мечтала поступить в медицинский институт, и этот предмет был определяющим.
Третьей девушкой искавшей моего покровительства была Надя- отличница. Вообще-то у неё были очень хулиганистые двоюродные братья. Но самый младший – Пеня – прошедшим летом благополучно утонул по пьянке, так и не научившись плавать, а старшие были слишком взрослые, чтобы ходить в школу, разруливать проблемы сестры. Надя по окончании уроков бесцеремонно ставила передо мною свой большой портфель:
- Проводишь?
И я безропотно волок его до её дома. Впрочем, нам было по пути.

Я так не считал. Юрка в этой истории смотрелся неприглядно, да и Тане стоило подумать – обманул одну, обманет и другую. Каждый верит в исключительность свою, но, увы, не каждому она даётся.
Прозвенел звонок, и дивное видение упорхнуло на урок. Я к Вале с расспросами:
- У неё парень есть?
- Увлёкся? Хочешь – сведу?
В каждой женщине дремлет сваха, и моя соседка по парте не была исключением. На следующей перемене она пошла на рекогносцировку и вернулась с неутешительной информацией.
- Оля не хочет с тобой встречаться - ей Юрка Мокров нравится.
Для меня это не было новостью.
- У Юрки есть подружка.
Валя:
- Вот она и страдает. Но ты не отчаивайся – что-нибудь придумаем. Сегодня после общешкольного комсомольского собрания проводи меня домой – мы вместе будем.
Вместе, в смысле, с Ольгой. Ну, что ж, попытка не пытка.
- Хорошо, - говорю. – Провожу.
Только до собрания был ещё футбол на первенство школы между старшими классами, потом комсомольское бюро, членом которого я был (уж и не помню, как это случилось). Ну, а потом собрание, скорее диспут на тему: «Что такое счастье?». Мнений – не переслушать. Каждый хочет выступить, заявить о своём понимании человеческого счастья. Учителя пытаются внушить, что счастье – это исполненный долг. А ученики горячатся – каждый, мол, счастлив по-своему. За окнами уже стемнело, а мы не можем решение выработать. Наконец, договорились – обдумать всё хорошенько, ещё раз собраться и обсудить вопрос снова.
Я в двери кинулся, чтоб девчонок перехватить у входа, а меня историчка за рукав:
- Ну, Агарков, ну, Анатолий – от кого-кого, от тебя не ожидала. «Счастье может быть только семейным». Сам выдумал или где прочёл? А Павка Корчагин, а молодогвардейцы, отдавшие жизнь за нашу с тобой свободу - разве они несчастны? Их знает вся страна.
- Чтобы меня в холодный шурф шахты? Да Боже упаси! И славы никакой не надо. 
- Это частности. Служение народу и даже смерть за благо его – вот истинное счастье.
- Ну, Лидия Васильевна, тогда считайте меня глубоко несчастным человеком.
- Всегда в тебе это подозревала, а теперь окончательно убедилась. Ну, получишь ты у меня оценку в аттестат.
- Вот, уже угрозы начались, а соврал бы – обошлось. Кого же вы из нас воспитываете?
Короче, девчонок я проморгал. Выскочил на школьный двор – туда-сюда – их нет. Бегом вдогонку. А голод даёт себя знать – с утра маковой росинки во рту не было. По дороге общественная баня, там буфет, а у меня мелочь в кармане. Заскочил, купил рыбку из теста печёную, жую. В толпе пьющих пиво мужиков Вовка Грицай с одним типом разборки учинили.   
- Толян! Подь сюды.
В руках початая бутылка водки, к которой они прикладываются по очереди.
Мне протягивает:
- Будешь?
- Давай.
Сделал два-три глотка, рыбкой закусываю. А разговор их дальше течёт.
Мужик:
- Тебе тогда просто повезло - пьян я был. А кабы нет – кувыркался б ты в пыли.
Грицай:
- Чего впустую базарить, счас допьём, выйдем и посмотрим, кто будет кувыркаться.

- Не стоит.
Потом был Новый год.
Мы отметили с друзьями где-то чем-то, подцепили девиц, но меня неудержимо влекло к её дому. С Гошкой Балуйчиком мы барражировали ночными улицами, прихлёбывая водку из горлышка, с каждым кругом приближаясь к заветной двухэтажке. Водка кончилась, надо было возвращаться к кинутому застолью, и тут мы встретили Лену, младшую сестру моей соседки по парте. Она была в курсе моих сердечных дел - удивилась:
- А ты что не пришёл? У нас все ваши собрались, и Оля тоже.
- Кто-то бы меня пригласил, - ответствовал мрачно.
- Они сейчас гулять ушли, а вы есть хотите? Выпить?
- Выпить не откажемся, - подал голос Гошка.
Она вынесла из дома бутерброды с сыром и вино в плетёной бутылке. Лена сама пила его с нами из горлышка. Пошли искать загулявшую компанию. Гошка цапнул девушку под руку, а она захмелела и меня всё тормошит:
- Бедненький.
Один раз даже поцеловала в щёку. Хорошая она девчонка, только высокая очень и мне не пара. Гуляли долго - вино замёрзло в бутыли, замёрзли и мы. Проводили Лену домой, а одноклассников моих так и не встретили. И Олю тоже.
Однако этот вечер не прошёл бесследно, и долго был на языках школьных сплетников. Говорили, что девчонки на нём перепились и позволили лишнего - как будто, голыми плясали на столе, и спать легли с мальчишками.
Я смотрел на Олю, и болью слезились мои глаза – неужто?
Потом одноклассник Витька Извеков, тоже участник той памятной вечеринки, стал хвастать, что у него есть фотография голой Оли. Этого я уже стерпеть не мог.
- Покажи, - подхожу.
Он сунул руку в грудной карман пиджака, а потом будто прочёл что-то в моих глазах и кинулся бежать. Не далеко успел - я поставил ему подножку, а когда он поднялся, ударил его с левой, а потом правой. Он кувыркнулся через парту, полежал немного, сморкаясь кровью, потом собрал книжки и ушёл домой. Но для меня это не исчерпало инцидент - тем же вечером нагрянул к нему в гости. Он не сказал матери, кто наградил его фингалом, и она, открыв дверь, впустила меня. Я был зол и нагл - снял ботинки, выбрался из куртки и прошёл в Витькину комнату.
- Покажи.
Руки его тряслись.
- Толян, это фотомонтаж. Поверь - монтаж.
Он положил фотографию на стол. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в его правоте. Головка было Олина, а тело очень крупной и взрослой женщины - у неё груди висели до пупа, и живот расплывался в стороны.
- Порви, - сказал я. – Ещё есть?
Витька замотал головой.
- Давай так – ты закроешь рот и никогда больше не вспомнишь о новогоднем вечере.
- Договорились, - он протянул мне руку, и я с чувством её пожал.
Вечеринка эта злополучная несколько остудила мои чувства - я так и сказал об этом Вале:
- Жена Цезаря выше подозрений, но сначала надо ею стать.
Что-то всё-таки произошло в тот злополучный вечер, иначе, зачем Вале прятать от меня глаза. 
Я больше не предлагал Оле услуг носильщика и провожатого, не пожирал её глазами на переменах. Она сама подошла ко мне с просьбой.
- Толик, ты не мог бы избавить меня от одного мужика – прохода не даёт.
- Что за мужик?

Потом они вернулись на вечер, а со мной остались только близкие друзья. Мы купили водки и напились - я расплакался о своей несчастной доле и неразделённой любви. Друзья решили помочь - вернуться в школу и спросить, почему Оля не хочет со мной дружить. В школу мы вернулись, но Олю не застали, и вообще вечер закончился, последние его участники расходились. У меня под мышкой оказалась Светка - та самая девочка, которую мы чуть не разобрали на запчасти на оружейном столике. Пошёл её провожать.
Наши поцелуи под её окнами прервал старший брат.
- Светка, домой.
Подошёл ко мне:
- Ты что, хмырь, горя хочешь?
Потом пригляделся повнимательнее:
- Где-то, парень, я тебя видал.
Через пару дней он сам подошёл ко мне на улице, подал руку:
- Ты вот что, со Светкой дружи – я не против.
Но мне по барабану были его разрешения, как впрочем, и запреты. Ни с какими Светами, Олями и прочими красавицами не хотел больше встречаться. Страдал я в те дни ужасно. Если удар в ДК принёс мне славу, то инцидент с Шариком покрыл несмываемым позором – давно уже в нашем классе не дрались по такому пустяку. Решил, хватит с меня этих любовей, надо учёбой заниматься – экзамены на носу.
Успеваемость моя заметно пошатнулась в десятом классе – хотя были тому и объективные причины. Преподаватель математики Ксения Михайловна уехала минувшим летом, недоучив, как обещала, до выпускных. Занималась она со мной по индивидуальной программе, и в девятом классе добрались мы до интегрального с дифференциальным  исчислением, а новый преподаватель вернул меня с вузовских вершин в алгебру с её элементарными функциями. Скучно стало на уроках математики - в окошко глазею, а математичка бубнит:
- Рашайте, рашайте, кто рашил – проверайте.
  Однажды, смеха ради, решил простенькую задачку, применив неопределённый интеграл.
Она мне двойку закатила и прокомментировала:
- Где списал, не знаю, но неправильно - факт.
Эта была моя первая «непятёрка» за последние пять лет. К сожалению, не последняя. На школьную олимпиаду по математике я никогда не ходил, не пошёл и в десятом классе. И напрасно. Математичка не допустила меня к районной – то ли не знала о моих способностях, то ли была большим любителем формальностей. Так или иначе, я оказался за бортом, а лучшим арифметиком десятых стал Юра Мокров. Он и в районе победил, и в область ездил, впрочем, также безрезультатно, как и я.
Тут у меня с химичкой нелады случились – Светка, которая наша, подначила. Заспорили мы с ней – кого химичка родит: мальчика или девочку. Ходила та изрядно на сносях, и нам бы подождать ответа от природы, но Светка допекла. Руку поднимаю:
- Елена Григорьевна, вы были на УЗИ?
Химичка насторожилась:
- К чему это ты?
- Да вот, - говорю. – Заспорили мы, кого вы Родине подарите – защитника или ещё одну изменницу.
Химичка:
- Об этом я скажу твоему отцу – вон из класса!
Отец не ходил на школьные разборки даже в первом классе, а тут выпускной. Короче, остался я без твёрдых знаний по химии. Все на урок – я в коридоре болтаюсь. Два месяца прошло – ушла химичка в декрет. Пришла другая, и я в класс вернулся.
Новенькая удивляется, где пропадал - за два месяца ни одной оценки, и начала меня гонять по пропущенному материалу. А мне ведь учителей не надо – все знания самостоятельно  черпал из учебников да книжек разных познавательных. Разве только Ксения Михайловна – единственная, кого мои вопросы не загоняли в тупик - но то был математик от Бога, и замечательнейший человек. Как мне теперь её недоставало!

Ехали полем, ехали лесом, приехали на аэродром. В доме офицерского состава жила  наша одноклассница ещё одна Валя. Обрадовалась, чашки сервизные на стол расставляет для чайно-конфетной церемонии. Оля усмотрела на дверце шкафа парадный мундир хозяина квартиры – синее сукно, регалии, золото погон. Возлюбленная моя потёрлась о звёздочки щекой и вопрошает:
- Анатолий, ты после школы куда намерен поступать?
            Пожал плечами:
- В министры приглашали….
Оля:
- Вот при свидетелях говорю - пойдёшь в военное училище, три года жду, а потом замуж за тебя пойду.
Я пальцем в щёку тычу:
- Обет скрепить бы надо поцелуем….
Оля летящей походкой через комнату ко мне, губки в трубочку и в щёку норовит попасть, а я, парень ловкий, в последнее мгновение подставил губы. Её замерли в полусантиметре от моих. Потом она взяла лицо моё в ладони и приникла к  губам долгим,  нежным поцелуем. Сколько он длился – не знаю, но на всё это время друзья наши замерли на своих местах, боясь шевельнуться и нарушить это чудное мгновение. А когда губы наши расстались, и Оля отпустила мою голову, они вновь пришли в движение и продолжили, прерванный было, трёп.
О военной карьере не грезил, и вряд ли Олино желание и даже её поцелуй смогли бы возбудить во мне честолюбие полководца. Скорее это был случайный эпизод, мимолётное желание – возникшее и тут же удовлетворённое. Я мог утешить честолюбие своё – девушка, которую так долго и безуспешно добивался, всё-таки одарила меня поцелуем. А Оля могла успокоить свою совесть – отблагодарила-таки преданного и настойчивого, но ненужного ей кавалера. Мы с ней так всё это и поняли. И я не побежал с гитарой тем же вечером под её окна. И она на следующий день лишь помахала издали рукой:
- Привет! 
Друзья:
- Вы что, уже поссорились?
- С чего бы?
- А почему опять не вместе?
- А мы никогда не были вместе, и никогда не будем.
- Как сложно с вами, - заметила соседка по парте.
Но сложности у неё были не с нами. Валя с незавидным постоянством валила экзамен за экзаменом. Окончив десятый класс круглой отличницей, она будто решила доказать, что способна получать оценки и похуже.
Наверное, зря я таким тоном - мне в те дни искренне было жаль соседку по парте. Удивлялся её животному страху перед экзаменационной комиссией и внушал:
- Ну, разозлись ты на них, представь, что это злейшие твои враги, которых ты сейчас втопчешь в грязь своими знаниями.
Она никогда не спорила и не – Боже упаси! – ссорилась с учителями. Представить ей такое было не под силу. Наши педагоги, когда у Вали вслед за первыми двумя четвёрками, посыпались и трояки, за головы схватились:
- Ну, успокойся, Валечка, возьми себя в руки – ведь ты же можешь!
Но Валя была близка к истерике – пила пустырник стаканами и таскала на экзамен валидол.
У меня же всё было с точностью наоборот – после первого провала на химии, оценки моих знаний на выпускных экзаменах не отличались разнообразием, а вот поведение оставляло желание быть лучше. Мне наша дама классная не раз делала замечания:
- Веди себя скромней.

- Я ставлю пятёрку не за результат, а за старание. Пусть он хоть инвалид хромой и бежит к финишу последним, но он старается и достоин похвалы даже больше того, кто рвёт грудью красную ленточку.
Эта позиция как нельзя лучше подходила к моему единоборству с русским языком. С устной его часть всё было в порядке – мог я выучить стишок или правило и отбарабанить на пятёрку. А вот сочинения…. На них настолько увлекался, что напрочь забывал все правила орфографии, синтаксиса,… чего там ещё? И результат – пять за сочинение, два за его написание. И это было настолько постоянно, что и не стоило голову ломать, когда внося в класс стопку тетрадей, «русачка» обращала ехидный взор свой на несчастную мою особу.
Одно моё сочинение попалось на глаза кому-то из районного отдела образования, понравилось, и решили его отправить на конкурс областной, но в таком виде, конечно, не могли. Меня вызвали в РОНО и заставили переписать, учтя все ошибки. Я, понятно, приказ исполнил, бурча, что это чистейшей воды очковтирательство, и требовал, чтобы мне исправили оценку в журнале за это сочинение.   
За год у меня был трояк по русскому языку, единственный, а по остальным предметам – отлично. Надеялся, что за экзаменационное сочинение будет пять, ну, или, на худой конец, четыре, и появятся шансы на медаль - пусть не золотую, но хотя б из серебра. Вот Ильич наш Ленин, любимый всеми вождь и первый государственный руководитель, тоже имел в своё время четвёрку по латыни, которая, однако, не помешала ему получить золотую медаль. Такие честолюбивые мечты, несмотря на нелады с преподавательским коллективом, проносились в моей курчавой голове.
Наконец, все экзамены сданы. Выпускной!
У меня в десятом классе появился новый друг, о котором я ещё и слова не сказал. Исправляюсь. Звали его Женька Пичугин, и он пришёл к нам на исправление. Ну, а правильнее-то сказать, на окончательное загубление. Он был «сынком» и вместе с сестрой-двойняшкой учился в параллельном классе «А». Девять лет учился, а в десятом у педагогов лопнуло терпение.
Дело в том, что Женька был непоседой - вертелся на уроках, но это ещё можно было терпеть. Пичуга никогда не учил уроки – феноменальной памяти и природных дарований хватало ему, чтобы уяснить однажды услышанную тему и понять пропущенную. Всё свободное время он посвящал чтению. Причём читал всё подряд - захлопывал прочитанную книгу, брал в руки «Пионерскую правду» и читал её от заголовка до «подвала». И не впустую - его память цепко удерживала полученную информацию, и, отвечая на уроках, он сыпал такими примерами, что учителя довались диву. 
В девятом классе Жека заболел «нигилизмом»  - это учение всё отвергать. Или по Марксу - подвергай всё сомнению. И заплакали от Пичуги учителя – лучше бы он читал свои книжки и не мешал вести урок. А  Женька сумму приобретённых знаний использовал для низвержения авторитета педагогов - засыпал их вопросами, ставил в тупик, и сам отвечал, демонстрируя энциклопедические познания. Вот за это его и сослали в наш «хулиганский» класс.
Мы быстро сошлись. Женька мог запросто, победив на школьной физической олимпиаде, не пойти на районную – у него, видите ли, хоккейный матч. И не какой-то там судьбоносный – простая встреча дворовых команд, но «ребята попросили….». За это он мне и понравился.
В день выпускного вечера взяли с ним три бутылки портвейна. Мы ещё не знали, что нас ждут в школе крытые столы – и креплёным марочным вином тоже - а хотелось быть «в форме». Две мы спрятали в кустах за школьным стадионом, а одну распили из горла в туалете. Ни культура пития, ни сама обстановка не способствовали правильному усвоению напитка. Другими словами – Женька сблеванул, а я ничего, удержал горячительный напиток в желудке. Потом у него ещё ноги стали заплетаться, когда мы заколбасили в школу. Сунулись в один кабинет, а там девчонки прихорашиваются – прогнали нас визгами. Бедненькие – накрутили пирамид на бестолковках и спали ночью в креслах, чтобы не сломать это войлочное произведение. А некоторые вообще не спали. И для чего все эти жертвы? Убей – не пойму.

- Хорошая вы пара, и почему не вместе? – сказала она пьяненьким голосом. – Идёмте гулять.
И мы пошли. И гуляли до рассвета, потому что обычай такой прощания со школой и детством. Нас нашла моя соседка по парте Валя, и мы гуляли вчетвером. Набрели на сынка Юлии Михайловны Серёгу, который тоже выпускался и колбасил теперь впереди с пустой бутылкой в руке. Серёга пытался подобрать мелодию к известным стихам Есенина и глотку надрывал:
- … и уже не девушкой ты пойдёшь домой.
Оле его поведение не понравилось.
- Эй, Мизонов, если будешь так орать, то не юношей пойдёшь домой.
Серёга остановился и повернулся. Его мутный взор долго блуждал по нашим лицам. Узнал он, показалось, только меня. Помахал над головой пятерней:
- Всё в порядке, Толян.
И поковылял дальше.
Юлия Михайловна прокомментировала:
- Сегодня можно. И вам можно. Да поцелуйтесь вы, наконец.
Она за локти стала подтягивать нас с Олей друг к другу. И моя возлюбленная сказала:
- Мне пора.
И ушла. Следом Валя. А я проводил Юлию Михайловну до дверей её подъезда.
Жара, как всегда, прогнала меня с чердака. Позавтракал, почистил зубы и поплёлся в школу за аттестатом. Жесты жестами, но жизнь продолжалась, и очень он мне должен пригодиться.
В школьном дворе томилась Оля, вся в слезах.
- Что случилось?
- Твой аттестат где?
- Наверное, в школе.
- Да нет, его вчера ваша классная забрала - у неё значит.
- А ты что плачешь?
Оля рассказала. Аттестаты всех её одноклассников оказались завышенными. У неё самой незаслуженных четыре или пять пятёрок красовались. Скандал разразился.
А обнаружилось это так. Рая, сестра моего вчерашнего собутыльника, принесла домой оба аттестата – свой и Женькин. Отец посмотрел – у дочери, ничем кроме музыки не блиставшей, по физике стоит «отлично», а у сына, намеревавшегося поступить в технический ВУЗ – «хорошо».
- Откуда четвёрка? – возмутился Пичугин-старший и пошёл разбираться. Да не в школу, а в РайОНО. Там подняли ведомость и обнаружили, что у Женьки действительно оценка занижена, а вот у сестрёнки его завышена, и не одна только физика.
Надзиратели над преподавателями всполошились. И летит приказ: аттестаты, все без исключения, собрать на проверку. Вот такие пироги!
В школе нам делать было нечего - мы пошли к моей классной даме домой. Её глаза тоже на мокром месте, но она уже побывала с моим аттестатом на проверке, которую тот с печальным для меня успехом выдержал. Валентина вручила мне мой документ о среднем образовании и попросила заглянуть вечерком – обещала к тому времени спроворить  печать на характеристику для института.
Мы обошли всех Олиных друзей. Везде одна и та же картина – растерянность, страх перед грядущим. Оля переживала за себя, переживала за них, то и дело тыкалась носом в моё плечо, борясь с плачем. И я вдруг тогда подумал, что ошибся в выборе тактики, покоряя её сердце. Мне не надо было строить из себя печального рыцаря, лучше было найти общность интересов – в танцевальный её кружок записаться что ли? – и тогда мы бы скорей сдружились. А потом и поженились. А теперь девушка упущена. И время упущено. Сегодня мы расстанемся, и возможно навсегда. Я уеду поступать в Свердловск на мехмат в УрГУ, она в Челябинский медицинский мечтала. Печально. И я, глядя на расстройства этих «сынков» и «дочек», тоже едва не хлюпал носом.

Оля в мед не поступила и домой возвращаться не хотела – жила у бабушки на ЧМЗ (район такой Челябинска).
Открыла дверь сама и пригласила войти, что Пичуга сразу сделал. А меня смутили огромные хромовые сапоги в прихожей - в какую-то тревогу  вогнали просто. Я медлил, сколько мог, а потом прошёл и уставился недобрым взглядом на курсанта штурманского училища.
Оля придавала задом ладони у стены:
- Знакомьтесь, ребята, это Боря Лемешев. Мои одноклассники.
Женька пожал руку курсанту, а я воздержался.
Пичуга Оле:
- Хотели тебя на танцы пригласить – сейчас в студгородке праздник.
Оля:
- У меня есть, кому приглашать.
Я подал голос:
- Три полоски на рукаве – жених на выданье.
- Вы о чём? – вертел головой курсант.
- Как надену портупею, всё тупею и тупею, - лез я на рожон.
Оля поджала губки и отвернулась к окну. Недоученный штурман стёр с лица улыбку. Только Пичуга чирикал о чём-то беззаботно, потом и его настигла угнетённость обстановки.
- Ну, мы пошли, - засобирался он.
Оля вышла в прихожую нас проводить. Пичуга выскочил на лестничную площадку, а я медлил. Присев на корточки, завязывал шнурки и не мог оторвать взора от восхитительного колена, белевшего в полумраке перед моими глазами. Мне так хотелось прильнуть к нему губами, что и не знаю, как удалось с этим совладать - не без слёзного, должно быть, волнения. Когда я выпрямился, взор туманился, а предательская слеза покатилась по щеке и вдруг остановилась, замерев на полпути. Оля раздавила её пальчиком.
- Прощай, - сказала она, и губки её сложились в воздушный поцелуй.
- Когда-нибудь ты будешь очень жалеть, - сказал я и вышел. 
Вот и вся история моей первой любви.
Уходят годы. На юбилейных вечерах встречи выпускников, я расспрашиваю школьных друзей о судьбе Оли, но никто ничего не знает. Рассказывали, что дважды она пыталась поступить в медицинский институт и оба раза неудачно. Потом вышла замуж за вновь испечённого лейтенанта, и укатила с ним в далёкий гарнизон.
Может, генеральша уже моя Оля.

Тут Грицай из-за угла выскакивает, пиджак, как бурка у Чапая, развевается.
- Припру! – орёт, подумал, что Вовку прихватили.
За ним вся банда скачет. Папашка Летягин прыг за мою спину.
К чему я это рассказал? К тому, что Вовочку мы не отлупили, а Верке только намекнули, что хлыщ один сироткой овладел, так она тут же встрепенулась:
- Пойдем и яйца поганцу оторвём.
Заглянули в светящиеся окна. Вдвоём молодчики сидят - в картишки перекидываются, улыбаются как-то принуждённо. Наверное, врал Вовка об интимной близости – любовники себя так не ведут. Родителей не видно - должно, уехали куда на выходные.
Вера нам:
- Брысь отсюда! Смотрите, слушайте и не мешайте.
Мы спрятались, она стучит в окно. Вовка вышел на крыльцо:
- К… к… к… то…ам?
Вера вышла в полосу света:
- Слышь, паренёк, проводи меня домой – одна боюсь.
Она махнула рукой в сторону далёкого огонька лесничества:
- Я там живу.
Летягин поёжился:
- Я м… м… м…
Вера:
- Ты не бойся – я заплачу. Денег у меня, правда, нет. Натурой дам…. Хочешь меня?
В тот момент она красивая была. Я стоял в темноте, прислонившись к столбу, и любовался. Сейчас не помню, чем так сильно покорила сердце, но подумалось, вот она, та самая, единственная - моей будет навсегда.
Верка продолжала безобразничать:
- Ты не думай – не обману. Хочешь, я сейчас дам, только ты проводи потом, ладно? У тебя кто дома есть?
Вовка замотал головой:
- П… п… п… айдём в баню.
- Пойдём, миленький.
Они скрылись в темноте двора. Минуты три длилась томительная тишина. Потом раздался отчаянный Летягинский вопль и разом оборвался.
- Заткнись! Заткнись, сказала, - шипела Верка. – Хуже будет.
Они показались в свете окна - Вовка руками поддерживал расстегнутые брюки, Верка тащила его, сжав в ладони мужские причиндалы.
- Я тебя насильника сейчас в мусорку оттранспортирую – загремишь у меня по известной статье.
- К… кх… кы…, - пытался что-то выдавить из себя Летяга.
- Заткнись, - приказала Верка. – Подумай – чем откупиться сможешь. Выпить есть?
Вовка дёргался и брызгал слюной, пытаясь выдавить из себя вразумительное слово. Потом махнул рукой на двери. Они скрылись. Через минуту Верка появилась одна. Вернее без пленника-насильника, но с литровой банкой. Как оказалось – самогона.
Отойдя на почтительное расстояние, мы дали волю оглушительному хохоту, да ешё добавил счастья трофейный самогон.
- Ещё хочу, - заявила Верка. Это она о безобразиях. Стрельнула сигаретку и дымила, сплёвывая.
Я заметил, настроение толпы резко изменилось. Девушка была одна среди десятка парней, разогретых, между прочим, алкоголем, но держалась раскованно. И они будто забыли, что рядом красотка, которую ещё днём мечтали по рукам пустить - теперь настолько приняли за «своего парня», что по нужде отходили не дальше, чем в обычной мужской компании.
- Ещё хочу безобразничать, - заявила Верка, раздавив носком туфли окурок.
- Смотрите, - кто-то крикнул. – Ночной мотоциклист!